Одна из учениц Ю.Н. Рериха, известный русский востоковед Т.Я. Елизаренкова вспоминала: «Замечательный учёный – мы тогда таких не видели – свободно владел множеством языков. Он говорил, читал, писал, понимал любые разновидности западных языков, знал очень много восточных, весь набор определенного региона: санскрит, пали – язык буддийского канона, Махаяны и Хинаяны, тибетский, монгольский, китайский, новоиндийский языки, а также тибетский — целый ряд наречий. Такими, вероятно, были наши старые знаменитые академики-востоковеды».
«О Ю.Н. Рерихе можно говорить и говорить бесконечно. Хотя это было тридцать лет назад, всё это осталось в памяти. Он вёл себя в коллективе совершенно великолепно. Мы никогда не знали, например, кому из нас он отдаёт предпочтение. Он был равно внимателен ко всем. Если с вами что-то случалось, вы чувствовали себя в центре внимания. Между прочим, люди, которые не видели в жизни ничего, кроме науки, были ему чуждыми.
Рериху меня представил Малаласекера. Я была его ученицей, старательно зубрила языки, к этому времени написала очерк языка пали. К своим студентам посол-учитель относился как к своим родным детям.
— Хотите посмотреть спектакль в Большом театре? У меня билеты в ложу…
— Нет, спасибо, я не хочу.
Или перед отъездом в Лондон:
— У Вас же нет денег, Вы не сможете купить там нужных Вам книг! Я Вам одолжу доллары?
— Нет, спасибо, я обойдусь.
Он очень в меня верил, поняв, что я посвящу науке всю свою жизнь. Однажды он подвёл меня к Ю.Н. Рериху и сказал: «She is my favorite student. She is working very hard» («Она моя любимая студентка. Она очень много работает»).
Рерих подошёл ко мне не сразу. Но как-то при случае спросил: «Чем Вы занимаетесь?» Я ответила, что занимаюсь глаголом в «Ригведе», и с тех пор началась наша дружба, общение с ним, обогащавшее меня безгранично. Все, кто с ним работали, — это люди, отмеченные его индивидуальностью. Я повторюсь и скажу, что он был человек необыкновенный, в этом было легко убедиться при работе с ним. Мы оказались вместе в комиссии по переводу Смирновым «Махабхараты». Знание санскрита в переводе такого труда не уведёт далеко, нужно было хорошо знать философскую систему индуизма, а Смирнов к тому же обладал ещё и своей особой системой.
Работала у нас целая группа учёных, получилось так, что потом почти все, за редким исключением, уехали из СССР. Пятигорский, например, любимый ученик Ю.Н. Рериха, уехал в Лондонскую школу востоковедения и африканских исследований. Первая секретарша Семека, которая занималась монастырями Цейлона, уехала. Любоцкая, вторая секретарша Рериха, занимавшаяся древними юридическими трактатами, тоже уехала. (Я была не того склада, меня интересовала, прежде всего, наука, и я считаю, что мне повезло — у меня были великолепные учителя, и я училась у них, не покладая рук).
…И вот — комиссия по редактированию переводов Смирнова во главе с Ю.Н. Рерихом. Мы сразу же почувствовали уровень его знаний, его абсолютный демократизм, уважение, с которым он относился к каждому, как будто рядом сидели не начинающие учёные, а его коллеги из Парижа, Лондона или Нью-Йорка. Он корректно спрашивал каждого: «Что Вы думаете по этому поводу?».
Работали мы без перерывов, до предела напряжённо. К концу третьего часа у всех голова шла кругом и только один человек был всегда на высоте, свежий и подтянутый — Ю.Н. Рерих.
Я осознавала, как всё это было важно, сколько он давал нам от себя. Вспоминаю, как мы долго бились над одним моментом, и вдруг я предлагаю самый правильный, как мне кажется, вариант перевода. Редакция перевода принимается, и я на седьмом небе. Мне хорошо, я горда. Но потом у меня зарождаются сомнения: а ведь это не я, это был он, он своей мыслью вёл меня. Во второй раз — снова прорыв, взлёт мыслей, и снова я понимаю: это не я! На эту тему мы никогда с ним не говорили, хотя понимали друг друга без слов.
Он был невероятно аккуратен, я бы сказала, патологически аккуратен. Мы часто ловили себя на том, что никто из нас толком не знал этого человека. Мы делали для себя в нём постоянные открытия. Он же не торопился раскрываться: его недоверие к нам таяло постепенно. Это был человек совершенно иного уровня. То был поистине айсберг, видимое было чуть-чуть на поверхности, а всё главное — внутри.
Был эпизод, который нас всех удивил. Все мы должны были сдавать экзамен по военному делу. Такому далёкому от этого человеку, как я, экзамен был настолько чуждым, что я решила не тратить на подготовку к нему своего времени. Мы, естественно, делились своими впечатлениями в присутствии Ю.Н. Рериха, описывая детали своих ответов на занятиях. Он слышал наши шутки и реплики типа: «Господи, и кому всё это нужно!».
И вот наступил день экзамена. Ю.Н. Рерих пришёл раньше всех и первым пошёл отвечать. И буквально поверг в ступор экзаменатора, продемонстрировав такие знания военного дела, о которых никто и не подозревал! Мы тогда не знали, что Ю.Н. Рерих ведал военной организацией в Центрально-Азиатской экспедиции Н.К. Рериха и прекрасно знал оружие. Это было для нас огромным открытием.
……С Рерихом в нашей жизни очень многое началось, жаль, что это продолжалось только три года! Он принёс огромную помощь нашей науке. Он радовался, что приехал на Родину, он чувствовал своё призвание и предназначение, и каждый день был посвящён активной плодотворной деятельности. Таков этот сын своей семьи.
Т.Я. Елизаренкова. Воспоминания о Ю.Н. Рерихе. Новосибирск, 2002.